В принятом вчера, 22 декабря, нарвскими депутатами бюджете города на 2012 год на СМИ запланировано потратить 50 641 евро, что в два раза больше, чем было израсходовано в 2011 году.
Председатель горсобрания Нарвы Александр Ефимов утверждает, что за счёт этих средств не будет даваться политическая информация.
rus.err.ee Нарва копрофобическая.
Если бы Дмитрий Быков был нарвитянином…

Иной юнец, позыв почуя рвотный, мне возразит: какая, право, грязь! Какие лица были на Петровской, какая Нарва там ведь собралась, и горожане - старые, младые стояли мирно у самой черты... Да, собралась. Но сколько было воя: раскачивают лодку, подлецы! Продажные! Им платят из столицы! Все сговорились с ними заодно! Говно ведь сроду ни во что не верит, как только в то, что все кругом говно. Воистину, центризм употребил нас. Иные признаются без затей: дороже всякой истины стабильность, всех принципов важней судьба детей... Все тот же дух, зловонный и бесплотный, проник в слова, в природу языка — я говорю уже не о Петровской, ведь крепость городская велика. Приличий нет. Дискуссии съезжают в мушиный зуд — какой тут к черту бунт? Сейчас, хоть депутатов и сажают, — кричат в догонку: «Пусть отрежут блуд!». Никто не допускает бескорыстья, никто не отвечает за слова, у каждого давно оглядка крысья, — не обижайтесь, правда такова.
Говно — универсальная основа, как в сырости осенней — дух грибной. Амбрэ любых комиссий горсобранья ужасней, чем от ямы выгребной, поскольку вместе с запахом угрюмым привычных страхов, хамства и вранья от этого ещё несет парфюмом; за что нам это, Нарва ты моя?!
Иль ты осуждена ходить в растяпах, чтоб тихо вырождалось большинство? И главное — я знаю этот запах, но трудно вслух определить его. Так пахнет от блатного лексикона, от наглой, но трусливой сволоты, от главного тюремного закона — «Я сдохну завтра, а сегодня ты»; от сальной кухни, затхлого лабаза, скрипучего партийного пальто, румяных щек и голубого глаза: «Да, мы такие сволочи. И что?!». Лесной пожар так пахнет, догорая. Так пахнет пот трусливого скота. Так пахнет власть вся наша городская. Так пахнет злоба, злоба, — но не та, великая, и может быть, святая, от стен врагов гоняла лет семьсот, а та, с какой, скуля и причитая, строчит донос ублюдочный сексот.
Где форточка, ребята, где фрамуга, где дивное спасенье, как в кино? Но в том, как все мы смотрим друг на друга, — я узнаю опять-таки говно.
Мы догниваем, как сырые листья, мы завистью пропитаны насквозь, — и если это все чуть-чуть продлится, не верю, чтобы что-нибудь спаслось.
Друзья мои! Никто не жаждет мести. Подсчеты — чушь, и кризис — не беда. Такого, как сейчас, забвенья чести ведь Нарва не знавала никогда. Иной из нас, от радости икая, благословит засилие говна — мол, жидкая субстанция такая, лишь только для центристов и нужна; но этой золотой, простите, роте отвечу я, как злейшему врагу, — неважно, как вы это назовете. Я знаю: я так больше не могу. Я несколько устал от карнавала, от этих плясок в маске и плаще, я не хочу, чтоб тут перегнивало ещё всё то, что дорого так мне. Я не хочу, чтоб это все истлело, изгадилось, покрылось сволочьем.
Мне кажется, что только в этом дело. А больше, я так думаю, ни в чём.
--------------
*Ужас перед говном (греч.)
-------------------------------------------------------------------------------------------------------
Немає коментарів:
Дописати коментар